Часка

Все люди жаждут власти, и никто не может избежать конфликта. Одни сражаются, чтобы защищать своё племя и бороться с Бездной, другие — чтобы доказать, что они выше, больше, более достойны моры, вина, власти и славы, чем их товарищи. Но даже те, кто больше всего любит сражения, боятся одного имени — Часка. Когда она на поле боя, даже самая ожесточённая схватка быстро прекращается. Это происходит не только благодаря её красноречию или умению быть посредником, и не благодаря её пониманию человеческой природы, дающему ей возможность находить приемлемые решения. Скорее, дело в том, что… Этот «миротворец» обладает абсурдной силой, а её умения выходят за рамки здравого смысла. Сражение с ней один на один всё равно что бой безоружного младенца со свирепым кукузавром. Любители конфликтов обычно сами боятся силы, а потому, столкнувшись с кем-то, кто превосходит их, понимают, что сесть и поговорить — лучший выбор. И всё же они задаются вопросом, почему Часка так часто оказывается в центре конфликта в самый нужный момент. С такой точностью, с такой удачей… Будто конфликты притягивают её или, скорее… она, как зверь, улавливает запах своей «добычи».

Часка живёт с кукузаврами, сколько себя помнит. Поначалу она считала себя заврианом, хотя у неё не было крючковатого клюва и острых когтей, как у её мамы и старшей сестры, она не умела летать и не могла одним махом запрыгнуть на дерево. Мама любила её как родную, и, возвращаясь с охоты, всегда кормила дочерей первыми. Но Часка не собиралась оставаться птенцом и ждать, пока её накормят. Когда она подросла и научилась мчаться по склонам и переправляться через реки, то часто покидала гнездо, чтобы посмотреть, как охотятся её мать и сестра. Она запоминала, как они сражаются, и приспосабливала эти приёмы для себя. У неё не было крыльев, которые она могла бы расправить, чтобы летать, поэтому она прыгала по верхушкам деревьев. У неё не было клюва и когтей, поэтому она вооружалась камнями. После того как ей захотелось поохотиться, она бродила по лесу, пока, наконец, не появился её первый могучий враг — кормящийся лесной кабан. Повторяя движения кукузавров, она бросилась на кабана, но его яростный удар повалил её на землю. Поднявшись на ноги, она схватила ближайший камень и бросила его в кабана, но тот успел увернуться. В конце концов ей пришлось вернуться с пустыми руками: одежда изорвана, тело покрыто ранами и ссадинами. Мать принесла травы для лечения, а сестра решительно воспротивилась любым дальнейшим вылазкам. Часка согласилась лечиться в гнезде, но как только раны затянулись, бросилась в горы. Она бродила между лесом и ручьем, собирая всякую всячину и предметы, которые можно было использовать: острые камни, крепкие палки, липкий сок, шкуры убитых животных… Её семья не совсем понимала назначение всего этого «хлама», но всё же считала новое увлечение Часки хорошим делом. Неожиданно она сделала из всего этого новое оружие — рогатку из палок и кожи, которой можно было быстрее и дальше стрелять камнями.
…
Лесной кабан загнал в угол маленькую белку, не подозревая, что тоже попал в чужие охотничьи угодья. Внезапно он обнаружил, что к его копытам что-то прилипло, и тщетно пытался освободиться. Затем несколько острых предметов, просвистев в воздухе, один за другим ударили его в череп. С криком кабан упал замертво. Только после этого Часка вылезла из кустов и с волнением потащила свой трофей обратно в гнездо. Мать и сестра решили, что Часка непременно станет искусной охотницей, но всё зашло дальше, чем они ожидали. Часка действительно изучала и осваивала всё новые и новые боевые приемы, словно некий голос в темноте вёл её вперёд. Но чем дольше она следовала этому голосу, тем меньше ей хотелось прятаться в тени. Она стала одержима желанием захватить инициативу, помериться силами с птицами и зверями. Бурый олень, белка-летяга, алебардовенечник — каждому из них она охотно бросала вызов. Но чем сильнее она увлекалась сражениями, тем меньше добычи ей доставалось. Всё-таки большинство животных очень бдительны, и, узнав в ней грозного врага, они чаще всего предпочитали бежать, а не вступать в бой. Так перед юной Чаской встал вопрос: опьяняющая битва или сытый желудок… И каким ужасным казался ей тогда этот выбор!

В отличие от других человеческих детей, первым словом Часки не было ни «мама», ни «папа». Когда её человеческий приёмный отец, Куско, впервые взглянул на неё, её глаза были дикими и свирепыми, а зубы рвали сырое мясо. На его отвисшую челюсть влезло бы яйцо завриана. Он уставился на старейшину Альпу, которая следила за передачей ребенка. «Гм, старейшина… Я согласился взять сироту, да… но вы уверены, что она не кукузавр?» В Натлане, часто подвергавшемся нападениям Бездны, сироты войны не были редкостью, но такая, как Часка, брошенная людьми и усыновлённая заврианами… Об этом ходили легенды, и только легенды. Как оказалось потом, Куско действительно недооценил разрушительную мощь этого «кукузавра». Эта раса заврианов и так была известна тем, что шла своим путём, но сдерживать нрав Часки оказалось сложнее, чем самого гордого животного. «Эта мерзавка! Она опять украла мясо со склада!» «Мерзавка! Нечего у меня дома гнездо вить!» «Да ты издеваешься… Эта мерзавка опять затеяла драку!» Помимо всего прочего, за действиями кукузавров обычно стоят намерения. Поиск добычи, возможно, или защита своей территории… Но Часка, похоже, была настроена только на то, чтобы доставить неприятности. На столе перед ней стояла еда куда вкуснее сырого мяса, а постель была куда мягче соломы, но всё равно она постоянно, днём и ночью, создавала конфликты. Теперь брови Куско насупились. Он понял, что это не просто необузданный нрав или неспособность приспособиться к новым условиям… Но что лежало в основе этой проблемы? Люди готовы умереть за деньги, монстры — за еду, но это? Это стремление к конфликту без выгоды, без переговоров, без чего-либо, кроме желания уничтожать? Он мог думать только об одном — о Бездне… Возможно, пришло время хорошенько «поговорить» с дочерью. И вот, когда Часка в очередной раз угодила в передрягу, и её едва сдерживали два бойца лётного отряда, Куско поспешил к ним, чтобы ещё раз извиниться за то, что недостаточно внимательно следил за ней, и тут он в отчаянии потер лоб и спросил: «…Так чего же тебе надо? Если ты никогда не заговоришь, никто тебя не поймет». — «Чего ты её спрашиваешь, Куско? Эта мерзавка едва ли может произнести хоть одно слово, которое мы понимаем! Серьёзно, о чём вы со старейшиной только думали…»
Маленькая Часка ядовито посмотрела на удерживающих её членов лётного отряда, в её горле образовалось рычание, которое затем превратилось в хриплое «слово»: «М-р… Мерзавки!»
… Что ж. Начало положено, подумал Куско с язвительной улыбкой. Ответное оскорбление сойдёт за общение.

Лампа освещала лицо спящей Часки, свет пламени дрожал на лицах Куско и шамана, стоявшего рядом. «Бездна проникла в её душу, и её когти вырезали на ней конфликт. С годами эта рана только усугубляется… Это зловещий знак, которого никто никогда не видел, — Шаман вздохнул, задумался на мгновение, а затем заговорил снова, его слова были взвешенными и обдуманными. — Возможно, для всех будет лучше, если её вернуть в лес». Куско понял, что подразумевалось под этим. С Чаской и так было нелегко, а она ведь была маленькой. Кто знал, что может случиться в будущем? Бездна всегда была заклятым врагом Натлана, и держать её в племени означало навлечь беду. Но не найти способ сдержать Бездну внутри… «вернуть её в лес» было лишь иносказанием для «бросить её на произвол судьбы». Желание сражаться было у Часки врождённым, как у всех людей есть стремление есть. Другие люди сражались не просто так, и, когда их цели были достигнуты, больше не утруждали себя. Но жажда Часки была подобна бездонному голоду. Даже сладкая пища постоянных побед могла насытить её лишь на время. Если эту жажду не удастся сдержать, ей непременно суждено будет уничтожить всё вокруг или погибнуть в жестокой битве. «Ты должен принять решение… Сейчас», — слова шамана прыгали в темноте, как пламя свечи. Куско посмотрел на маленькую Часку. Её дыхание было ровным, а храп лёгким. Казалось, что во сне она чувствует себя гораздо спокойнее и ничем не отличается от обычной человеческой девочки. Куско тихонько взъерошил её волосы, пробормотав: «Нет. Слишком поздно… Слишком поздно…»
…
Куичи, проснувшись среди ночи, пряталась за дверью, куда не проникал свет. Она была слишком маленькая, и не поняла всего, что было сказано, но тяжёлая атмосфера и печаль отца всё равно отпечатались в её сердце.

С тех пор родители Куичи часто уезжали надолго из дома. В один день они ехали к старейшине-отшельнику, в другой — собирать легендарную траву. Каждый раз один из них просил другого остаться, чтобы присматривать за домом, но иногда возникали непредвиденные ситуации, и им обоим приходилось уехать, оставляя юную Куичи со «старшей сестрой», которая по развитию была на порядок младше её. К счастью, Часка стала вести себя гораздо лучше после того, как узнала слово «мерзавка». По крайней мере, теперь она могла выражать себя через эпитеты, а не сразу лезть в драку. Возможно, подумала Куичи, она даже поняла, что никто не станет извиняться за неё и убирать за ней, пока родителей нет. Или нет. С таким характером ей никак не понять, насколько сильно родители беспокоятся о ней… и как хорошо они к ней относятся. Куичи раньше представляла себе жизнь со старшей сестрой — товарищ по играм, соратник по несчастью, кто-то, кто позаботится о ней, когда она заболеет… Но с появлением Часки её отец стал таким занятым, а мать такой уставшей. Даже ровесники, которые раньше играли с ней, теперь прятались, намеренно или нет. Всё это вина Часки. Куичи судорожно тряхнула головой, когда эта мысль промелькнула в её голове. Нет. Нельзя так думать. Старейшины сказали, что племя должно быть единым! А родители сказали, что должны пожалеть Часку!
…
Но если бы её не было рядом… «Эй! Ты дома, Куско? Часка опять ввязалась в драку!» — внезапный крик оборвал её мысли. Она бросилась к месту происшествия вместо отца, и обнаружила Часку среди плачущих детей, где были и её бывшие друзья. Лицо Часки было в ярости. «Эти… мерзавки…» — Часка подняла руку и указала на толпу плачущих детей. «Опять драка? Серьёзно?» Отложенные мысли Куичи вернулись. «Ты всегда так. Вот почему… Вот почему они больше не играют со мной! Вот почему мама и папа больше не проводят со мной время!» «Мерзавки…» — хотя её рот ещё повторял эти слова с ворчанием, голос становился всё тише и тише. «Ты здесь самая ужасная мерзавка!» — наконец слова, которые Куичи прятала в своём сердце, вырвались наружу. Глаза Часки распахнулись, губы задрожали, как будто она хотела что-то сказать. Она опустила взгляд на землю, повернулась и побежала прочь с территории племени.
…С ней всё будет в порядке, подумала Куичи. Это не первый раз, когда она убегает. Но в её сердце не утихала тревога. «Что случилось с Чаской? В последнее время она была вполне нормальной… Что вы такое сказали, чтобы вывести её из себя?» — бормотал взрослый, прибывший на место происшествия. Избитые дети смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Через минуту кто-то поднял руку и дрожащим голосом сказал: «Мы… Сначала это был просто спор! Но потом кто-то сказал… Кто-то сказал, что дядя Куско и его семья тоже идиоты, раз… держат эту мерзавку в нашем племени… Мы просто пошутили, клянусь! И мы слышали это от взрослых! Они сказали не играть с Куичи… Что болезнь её сестры может передаться…» Потрясенная Куичи сломя голову побежала по следам Часки. Но среди гор не было ничего, кроме заунывного ветра, который будто выл о чьём-то невыразимом словами несчастье.

Почему? Это не моё гнездо. «Старейшина» заставил меня. Эти люди заставляли меня есть вещи. Носить вещи. Провести среди них несколько не самых холодных ночей. Я могу вернуться в любое время. Именно так. Я вернусь в своё гнездо. Мама может снова прогнать меня, но сестра заступится за меня. «Недуг» причиняет боль. Но пусть болит сколько угодно. Мне не нужно, чтобы люди «лечили» меня.
Эти хаотичные мысли вихрем проносились в её голове.
Привычными движениями она перескакивала с дерева на дерево, вдыхая знакомый свежий горный воздух и аромат листвы. И всё же она не могла забыть о мерцающих огоньках свечей в племени.
Мне не нужен огонь, чтобы согреться. Мне не нужен огонь, чтобы освещать ночь. Маме и сестре он тоже не нужен. Люди слабы. Они боятся холодной ночи, поэтому разжигают костры. Гордым, сильным заврианам это не нужно.
…И всё же костёр был таким тёплым. Эти трусливые мысли закрались в её сознание, и вдруг они зазвучали эхом и звоном, раскалывающая головная боль остановила её. Часка спрыгнула с дерева. «Оно» снова было здесь. Стиснув зубы, Часка прижалась к дереву, дрожащими пальцами прочерчивая кровавые следы на ветвях.
Бороться. Кусать. Уничтожить. Тогда ты сможешь забыть обо всех своих несчастьях. Забудь о трусости, которую навязало тебе это короткое пребывание. Забудь о цепях, которыми сковал тебя мир людей. Все вещи были рождены дикими! Рождённые зверями!
Она слышала этот голос столько, сколько себя помнила. Сначала он подсказывал ей, как охотиться, как вгрызаться в добычу. Но потом он стал приходить чаще, от его шума кружилась голова и она теряла сознание, а освобождение наступало, только когда она поддавалась и устраивала беспорядок.
Мама ведь отправила меня к людям… надеясь, что они смогут меня вылечить. Но это бесполезно. Мир людей шумнее, чем гнездо. Люди не соглашаются и ссорятся целыми днями. Они всегда находятся в конфликте. И голос «его» становится чётче, когда они ссорятся. Заманчивей.
Сестра, я не хочу разочаровывать маму, но…
Часка несколько раз пыталась довериться старшей сестре, но, увы, человеческий язык не может издавать звуки кукузавров.
И вы, я знаю, не хотите, чтобы я дралась, но…
С Куско и его женой Часка пыталась общаться, но детёныш кукузавра не может составлять человеческие слова.
Они заслужили трёпку! Они ругали меня! Они и тебя ругали!
Часка пыталась объясниться с Куичи, но из её уст вырывалось лишь обрывочное «мерзавка».
Не обращай на них внимания! Я слышу тебя, а ты слышишь меня. Это всё, что тебе нужно! Не нужно объяснять. Не нужно понимать! Сломай всё, что причиняет тебе боль! Разорви всё, что стоит на твоём пути!
Даже сейчас этот голос кричал в её голове, наступая на неё.
Хватит! Тебя я ненавижу больше всего! Ты самый большой, самый худший, самый ненавистный мерзавец!
Часка просто ревела, колотя, колотя, колотя кулаками по дереву, как будто могла вырвать этот голос и разбить его вдребезги! Кора и листья разлетались во все стороны, но «оно» смеялось ещё более дико.
…
Серебро луны пробивалось сквозь деревья, освещая бледное лицо Часки. Она рухнула, её кулаки превратились в месиво из разорванной кожи и грязного мяса, голые кости призрачно ухмылялись. Всё болело. Она не могла пошевелиться. Её веки были такими тяжёлыми. Даже голос в её голове затих.
Конечно, всё так. «Оно» умирает, потому что «оно» — это я.
Это недалеко от человеческого племени, и здесь так много деревьев. Ведь мама и сестра не смогут меня найти, да?
Куско и его жена ушли. Никто не узнает, что Часка собирается умереть здесь.
…И это прекрасно.
Часка медленно открыла глаза. Перед ней был скромный костерок, а на корточках сидела и заботливо ухаживала за ним молодая девушка — Куичи.
«…А!» — поняв, что Часка проснулась, Куичи поспешно спрятала руку за спину. При свете костра Часка увидела, что её руки слегка обожжены. «…Как твои руки?» — спросила, оглядываясь, Куичи. Только тогда Часка заметила плотные бинты, обмотавшие её руки. Сделано это было неуклюже, но достаточно хорошо, чтобы остановить кровотечение. «…Я не могла тебя перенести, поэтому пришлось справляться здесь… Но я разожгла костер, так что взрослые скоро нас найдут». Часка не ответила, но вопрос, заданный её глазами, был понятен. «…Ну, мама и папа огорчатся, если с тобой что-то случится». — «…» -«А ещё… Спасибо, что заступилась за меня. Прости, что накричала на тебя, не спросив, что случилось». — «…» — «Ладно… Пойдём домой, хорошо?» — «Домой…» — Часка нарушила молчание, пробормотав только что выученное слово. Затем она кивнула: «Пойдём домой».

В первый раз капитан лётного отряда, старейшина Альпа, взялась учить Часку, потому что её дверь засыпали жалобами на Часку и её побои. Но сколько бы Альпа ни трудилась над объяснением человеческого мира и его законов, маленькая Часка никак не могла понять, что плохого в драке. Заврианы и звери всё решают силой. Она выиграла бой, так почему же именно её допрашивают? Альпа говорила и жестикулировала, а Часка изучала её, размышляя, можно ли избавиться от лекций, если просто победить старейшину. Но когда она пришла во второй раз, чтобы наставлять Часку, то сразу поняла, что во взгляде девочки что-то изменилось. «Учи меня. Стать сильной», — этими отрывистыми словами Часка попросила научить её человеческим приемам. «Бездна… Хочу победить». — «Хорошо. Тогда позволь мне научить тебя пользоваться величайшим оружием человечества», — сказав это, Альпа взяла в руки тканый свиток, на котором была вышита изящная строчка из мелких слов: «Миротворец. Искусство общения». «Наше величайшее оружие — язык». Но какое отношение к силе имеет хлопанье губами? Часка совсем не понимала. Она предпочла бы научиться пользоваться различным оружием, от луков до пистолетов, или, возможно, научиться использовать флогистон, или стрелять, находясь в воздухе. Если человек достаточно силён, можно обойтись без разговоров… По крайней мере, так она думала в прошлом. Но она знала, что не может вырвать этот голос из своего сердца и бить его, пока он не замолчит. И она терпела, заучивая каждое слово Альпы, вгрызаясь в этот тканый свиток, который, как ей казалось, она никогда не прочтёт, кусочек за кусочком, строчка за строчкой. Как оказалось, когда она научилась общаться с другими, координировать свои действия и полагаться на них, эффективность её охоты возросла — как и было сказано в свитке. Когда она написала Куичи письмо на день рождения и пожелала всего наилучшего, она и их родители были приятно удивлены — как и было сказано в свитке. А когда она приняла участие в Паломничестве возвращения Священного пламени, неся на своих плечах всеобщие ожидания, казалось, что люди клана Цветочного Пера смотрят на неё с чуть большим уважением — как и было сказано в свитке.
…
«Вот, пожалуйста. Самый большой возможный калибр и высочайшая мобильность… Если бы не знала, на что ты способна, или если бы кто-то другой попросил о таком, то я бы прямо этими материалами из них глупости выбила». — «Спасибо, Шилонен. Так я стану более убедительным посредником». Получив почти комически огромную «Орудие духа: Ритуальный посох», Часка взвесила его в руке. «Кто посмеет не согласиться с тобой после выстрела из этой штуки? Это, пожалуй, самое мощное оружие, которое я когда-либо делала для вашего племени». — «Нет, «пуля имеет наибольшую силу, когда она ещё не покинула патронник»» — она поглаживала барабан пистолета, и аналогии из тканого свитка невольно приходили к ней на ум. «Самое сильное оружие, ха… Тогда, с этого дня, мы будем «Миротворцами»».

К тому времени она уже давно превратилась из дикарки, разжигающей конфликты, в миротворца, постоянно прекращающего их. Не было почти ни одного спора, который не был бы разрешён с её вмешательством, будь то между людьми, племенами, людьми и заврианами или даже между заврианами. Но если и существовала какая-то сила за пределами рационального понимания, с которой даже самый великий коммуникатор не мог достичь консенсуса, то это была Бездна. С тех пор как она научилась жить с «этим», живущим внутри неё, «его» голос становился всё слабее, и одно время Часка даже думала, что «оно» исчезло. Но во время Войны ночных дозорных «оно» было оживлено Бездной, и, подобно бабочке, выпорхнувшей из куколки, проявилось в виде иллюзии — идентичной ей. «Наконец-то мы встретились. Мы долго боролись, и ни один из нас не мог одолеть другого… Но давай покончим с этим. Подойди ко мне, обними меня… и величайшая сила станет твоей». По мере того как длилась битва, чем больше монстров убивала Часка, тем сильнее становилась власть Бездны над ней, и опять её жажда битвы неудержимо возрастала. На этом ужасном поле боя иллюзия с протянутой рукой казалась посланником, несущим мир. Но инстинкт заставил Часку поднять пистолет и направить на иллюзию. Это был лучший шанс. Пора было раз и навсегда превратить этот ненавистный голос в кровавое месиво. «Значит, ты убьёшь меня? Но кто поймёт тебя, кто составит тебе компанию… если не я?» Возникло ещё больше фантомов бросилось на неё, заставляя выплеснуться наружу чувства, которые она хранила в себе. Однажды её бросили как картофелину, обжигающую руки, и считали чужой. Она не была заврианом, но и не была «человеком» в любом нормальном смысле этого слова. У неё был дом, но путь её был одинок. Никто не мог понять тревогу, терзавшую её сердце, и никто не мог потушить этот огонь. Эта иллюзия была подобна виду воды после изнурительного путешествия по пустыне. Может ли она действительно положить конец этому бесконечному конфликту, здесь и сейчас? Она шла вперёд, шаг за шагом, и сила Бездны окутывала её. Часка дрожала и слабела. Но это чувство было знакомым, как чувство младенца, вернувшегося в объятия матери. Когда-то её бросили. Но как только она собралась прикоснуться к этому призраку, сзади раздались голоса, наполненные теплом.
«Эй, сестрёнка. Оставь записку, когда будешь уходить, ладно?»
«Ты вольна выбирать свой собственный путь в жизни, но помни, у тебя всегда будет дом здесь, с нами».
(«Почему ты вернулась сюда? Ты ведь решила жить с людьми, не так ли?»)
(«Коя просто склонна к резким словам. Мы все скучаем по тебе, правда…»)
Покачав головой, Часка перестала двигаться. Раньше она слепо следовала голосу в своём сердце, жаждала битвы и большей силы. Даже сейчас она всё ещё по привычке ходила одна, но теперь она знала, что значат узы, которые она создала как «человек». Подняв пистолет, она прицелилась и выпустила в призрака все пули. Он треснул, словно зеркало от удара, красный ихор стал сочиться из трещин. «Хах, ты лицемерка… Говоришь, что хочешь прекратить конфликты, а сама поднимаешь на меня оружие. Какое разочарование». Призрак исчез, как дым, оставив лишь пустой голос, звенящий в ушах. «Нет. Я слишком хорошо знаю тебя. Поэтому я уверена, что это единственный способ заключить между нами мир». Часка выбросила пустую обойму и приготовилась перезаряжаться, но тут на землю со звонким щелчком упала «пуля». Опустив голову, она увидела, что это Глаз Бога, сияющий своим собственным светом. Подняв его, она щелчком пальца подбросила его в воздух и поймала. «Ну, давай. Сколько бы споров ни ожидало меня, я прекращу их всех… И «тебя» в том числе».