Оророн

Земли Повелителей Ночного Ветра находятся в самом сердце Натлана, к западу от стадиона Священного пламени. Издалека она выглядит как облако слабо светящегося фиолетового тумана в горных долинах. Представители их племени производят на окружающих такое же впечатление — глубокие, непостижимые, склонные к загадочным фразам. Их редко можно увидеть за пределами своего поселения, если только они не путешествуют по поручению, например, для врачевания или предсказания судьбы. Однако Оророн — исключение. Это объясняется не склонностью к общению с людьми, а тем, что он предпочитает исследовать дикую природу. Он забирается очень далеко туда, где не ступала нога человека, туда, откуда его не смогли бы вытащить и десять татанказавров. Причём «туда, где не ступала нога человека» не просто фигура речи. Все, кто с ним общался, знают, что следить за ходом его мыслей может быть… мягко говоря, непросто. Своего рода проверка на сообразительность и настойчивость. Однако в намерения Оророна никогда не входило создавать трудности, так же, как и причины многих его слов и поступков на самом деле довольно просты. Не нужно искать в них скрытый смысл. Вот, например, случай, когда добросердечный путник случайно набрёл на его жилище в дикой природе. С обеспокоенным выражением лица он подошёл и спросил: «Я вижу, ты живёшь здесь один-одинёшенек… Должно быть, ты рассорился со своим племенем? Могу ли я тебе чем-нибудь помочь?» — «Конечно, нет». Оророн на мгновение оторвался от своих занятий садоводством, затем встал и жестом указал на тлю вокруг себя, после чего серьёзно ответил: «Эти малыши обожают это место, и я более чем счастлив составить им компанию».

Благодаря существованию древних имён жители Натлана придают большое значение именам вообще. Под влиянием среды, в которой вырос Оророн, у него выработалась привычка присваивать имена всему, что его окружает, независимо от того, способно оно дышать или нет. Некоторые имена сопровождают своего носителя всю жизнь. И хотя наступит день, когда цветок завянет, а чашка разобьётся, их имена останутся на всю жизнь, какой бы долгой или короткой она ни была. Даже если они продержатся всего минуту, их предназначение будет выполнено, их ценность оправдана. Другие имена, однако, могут меняться с течением времени. Дело не в том, что изменились сами чувства Оророна, а в том, что «хозяин» имени претерпел некую эмпирическую трансформацию, что, естественно, потребовало нового, более подходящего имени. Например, если бы завриан со временем становился всё более и более тучным, его вряд ли можно было бы и дальше называть Тростиночкой. При этом он не склонен слишком зацикливаться на значениях, заложенных в самих именах. Во-первых, потому что имена, которые он даёт, всегда просты, их смысловое значение понятно с первого взгляда. А во-вторых, потому что он придумывает их просто для удобства, без какого-либо глубокого смысла. Иными словами, они не были придуманы для того, чтобы нести в себе какую-то особую эмоцию. Для него все имена ценны, все нейтральны, все равны, как инструменты для упрощения коммуникации. Своё собственное имя он воспринимает точно так же, с той лишь разницей, что на самом деле не знает, что оно означает. Имя Оророн было написано на изнанке ткани, в которую он был завёрнут, когда его нашли. Он искал упоминания в старых книгах, даже спрашивал у старейшин, но ни разу не встречал упоминаний и не встречал тех, кто знал бы такое имя, не говоря уже о его значении. Может быть, дело в возрасте бабушки, или в том, что надпись на ткани была нечёткой, или в сочетании этих двух факторов, которые заставили её прочитать надпись неправильно? Впрочем, об этом ему предстояло поразмыслить самому — если бы он спросил об этом вслух, то, без сомнения, получил бы в ответ резкий щелчок по лбу.

Повелители Ночного Ветра предпочитают использовать тканые свитки для записи всевозможных историй, легенд и преданий. Узоры нитей, вплетённых в ткань, не могут сравниться по детализации с письменами, поэтому они тяготеют к абстракции и концептуальным формам, часто пропитанным эмоциями и чувствами ткача. Иными словами, процесс воссоздания носит исключительно интерпретационный характер. Что должно быть изображено в качестве главной темы, что — в качестве фона, что подчёркнуто, а что упрощено — всё это требует от ткача внимания и зависит от его творческого потенциала. Звучит достаточно просто, но Оророн был озадачен. Прежде всего, ему не нравилось, что его заставляют различать первичные и вторичные элементы. По его мнению, все элементы одинаково важны — будь то персонажи и их фоны, или здания и их живописные задники, все они заслуживали равного количества ткацкого материала. Даже капли росы на лапе завриана заслуживали отдельного внимания, как и морщины на лицах старейшин племени, отчётливо выделяющиеся на ткани. Это породило вторую проблему: его терпение, когда дело доходило до плетения, было, честно говоря, ограниченным. Будь то большое дерево за дверью или тени людей под ним, работа должна была иметь одинаковое количество слоёв, одинаковый уровень детализации. В результате всё на ткани упростилось до определённого уровня, так что результат его работы едва ли можно было назвать тканым свитком, скорее это было похоже на узорчатое полотенце. Некоторым навыкам трудно научить, особенно в тех областях искусства, которые в большей степени зависят от природного таланта. Поскольку сам Оророн успел продемонстрировать необычайный талант в других областях, например, в распознавании духов и интуиции при исследовании артерий земли, мастера-ремесленники племени отказались от попыток заставить его совершенствовать это ремесло. Они позволили ему относиться к этому занятию как к внеклассному увлечению, позволяя заниматься им, как он того пожелает. Оророн в полной мере воспользовался этим дозволением, умело раздвигая границы. Позднее он вообще перестал пользоваться тканью и пряжей, предпочитая использовать перо и бумагу, чтобы набрасывать свои идеи как можно быстрее и эффективнее. Если можно передать суть вещи несколькими штрихами, зачем проходить через медленный, трудоёмкий процесс ткачества? Кроме того, Повелители Ночного Ветра знают толк в граффити, поэтому, когда представители других племён видели рисунки Оророна, они смотрели на них с благоговением, принимая их за какие-то древние символы, пропитанные таинственными благословениями. На самом деле Оророн почти никогда не рисовал что-либо особенно полезное. Самая значимая и тщательно прорисованная его работа — плакат перед клиникой Ифы. Линии плавные, цвета яркие, и… «Поскольку крылья бедного завриана обмотаны бинтами, я уделил этой части рисунка больше внимания. Хотя она занимает не так много места, я потратил на неё столько же чернил, сколько и на тебя». «Отлично, — сказал Ифа, увидев искренность в глазах Оророна, и почувствовал огромное спокойствие, — я никогда не видел такого яркого и точного изображения себя. Очень ценю это, мой добрый друг».

Те, кто добр к другим, сами будут окружены добротой. Именно своей любовью к бесчисленным созданиям мира природы Оророн заслужил расположение людей и существ этой земли. …В действительности всё обстоит не совсем так. Конечно, большинство людей относятся к Оророну с добротой, но это не всегда было связано с его любовью к природе. Одной из причин было сочувствие: он был подкидышем, брошенным в горах, без родственников, которые могли бы позаботиться о нём, и выжить самостоятельно ему было бы невозможно. Протянуть руку помощи, дать немного еды или одежды, было не так уж сложно, а удовлетворение от того, что ребёнок рос здоровым и сильным, намного превосходило все усилия по воспитанию. Так почему бы не помочь? Другая причина заключалась в том, что он им попросту нравился. Оророн был очень воспитанным (в большинстве случаев), честным (в целом), тихим, рассудительным и всегда хорошо учился. Он никогда не проявлял склонности к шалостям, например, не забирался на крыши и не срывал черепицу. Он даже научился самостоятельно выращивать урожай и разводить тлю и с тех пор мог сам себя обеспечивать. Молодой человек, который (зачастую) не доставляет окружающим особых хлопот, несомненно, всем очень нравился. И последняя, хотя и наименее распространённая причина — чувство вины. Из-за того что Оророн родился с раздробленной душой, когда племя впервые нашло его, они попытались использовать его необычное состояние, чтобы проверить метод восстановления артерий земли Натлана. К счастью или нет, но этот акт жертвоприношения не увенчался успехом. Хотя это и позволило избежать этической дилеммы, которую не удалось разрешить, у некоторых старейшин осталось невысказанное чувство вины. Конечно, повзрослев, Оророн узнал о случившемся — не было смысла скрывать, это лишь создало бы лишние проблемы. Однако он не чувствовал обиды, напротив, был очень доволен тем, что узнал, ведь какой бы сложной ни была реальность, он предпочитал её жизни во лжи. Он прекрасно понимает, по каким причинам люди заботятся о нём. Будь то симпатия, привязанность, чувство вины или сочетание всех трёх причин, он готов принять всё как есть. Как сказал бы Ифа, социальные отношения между людьми чрезвычайно сложны. Вместо того чтобы тратить время и силы, пытаясь понять их мотивы, лучше сосредоточиться на их умозаключениях и поступках — это поможет снять большую часть умственного напряжения. Поэтому, видя, что люди проявляют к нему заботу и привязанность, он отвечает им добром на добро. Да, всё так просто. «Мне повезло, что я ветеринар, — сказал Ифа, жестикулируя. — Если бы я был врачом, которому нужно лечить людей, моя работа была бы намного сложнее…» Кажется, Ифа перечислял множество странных медицинских случаев, но Оророн вскоре погрузился в свои мысли. Какими бы странными они ни были, разве могли они быть страннее, чем его собственные? «Если подумать… В каком-то смысле я тоже больной, причём без всякой надежды на излечение, — размышлял Оророн. — А если обратить внимание на мои уши, которые выглядели совсем не так, как у обычного человека, то меня тоже можно считать больным животным? Хм… с другой стороны, может быть, и людей следует считать животными?» В этот момент Оророн прервал бесконечные рассуждения Ифы и спросил: «Если бы я заболел, мне следовало бы обратиться к ветеринару?» Ифа остановился на полуслове и долго пристально смотрел на него. «Ты ведь меня сейчас совсем не слушал?» — «Нельзя уходить от вопросов, на которые ты не хочешь отвечать, перекладывая ответственность на меня», — сказал Оророн в ответ.

Если у вас есть время и терпение, чтобы просмотреть древние тексты и тканые свитки Повелителей Ночного Ветра, вы будете поражены широтой диапазона тем, которые они затрагивают. Например, кто захочет читать серию инадзумских лёгких романов, которая закончилась несколько сотен лет назад? Или анализ 3600 различных форм пепла сожжённой бумаги и их применения в пророческих целях. Кто вообще потрудился собрать их воедино? Откуда бы ни появились все эти труды, печальная истина заключается в том, что теперь Оророну предстоит их читать и упорядочивать. Всё началось с того, что он хотел проверить исторические записи на предмет упоминаний о раздробленных душах, но потом в них стали появляться такие слова, как «артерии земли», «Владыка Ночи» и «духи». Вскоре он стал читать нехудожественную литературу и даже романы в жанре фэнтези, и вскоре книги стали громоздиться горой. Оророн, по сути, стал добровольным библиотекарем, полностью погрузившись в море знаний, которые не имели к нему абсолютно никакого отношения. «Я не настолько любопытен…» — подумал про себя Оророн, начиная чувствовать лёгкую усталость. Но, с другой стороны, ему и в самом деле нечем было заняться. И нельзя сказать, что долгие часы чтения были совсем уж бесплодными. К его удивлению, наиболее разумное объяснение он нашёл в потрёпанном сборнике рассказов о мистических существах. Там говорилось, что во время Войны Архонтов в далёком прошлом некоторые Архонты экспериментировали со слиянием кровных линий зверей и людей. Надеясь одержать верх, они хотели создать воинов с силой, превосходящей возможности простых смертных. Большинство этих попыток провалилось, но несколько несовершенных экземпляров выжили, сохранившись до наших дней. «Звучит правдоподобно, — размышлял про себя Оророн. — Но это всего лишь сборник сказок…» — «…И всё же, даже если это всего лишь сказки, они звучат достаточно правдоподобно». С практической точки зрения он понимал, что с его двадцатисемилетним умом ему никогда не узнать правду, как бы он ни старался. Иногда нужно смириться с собственной ограниченностью и невежеством — или придумать какую-нибудь историю, чтобы развлечь себя. В итоге Оророн дошёл до того, что не мог больше читать ни слова. Он потратил несколько минут, чтобы придумать самое простое обоснование, какое только мог, а затем сказал себе: «Это похоже на головоломку. Когда пытаешься соединить несовпадающие кусочки, неизбежны перекосы, трение и даже поломки. И однажды, двадцать с лишним лет назад, он оказался тем самым сломанным кусочком головоломки, который имел несчастье упасть на холодный, твёрдый камень».

В одну тёплую ночь он сидел у костра с Фатуи и молча слушал их разговор. Он был единственным, кто молчал, не считая Капитана, который присоединился к ним позже. Сами солдаты не сдерживались — было очевидно, что они знают о его сотрудничестве со своим командиром. Вещи, о которых они говорили, не имели особого значения, однако они свободно разговаривали и смеялись, не проявляя скованности в его присутствии. Спросив его возраст, один из солдат протянул ему кружку с бесцветным напитком, который они называли «огненной водой». Оророн сделал осторожный глоток, а затем выпил напиток залпом, как это делали солдаты, и получил в ответ громкое одобрение. Почему-то после этого он почувствовал себя намного лучше. Солдаты вокруг него болтали о пустяках, время от времени напевая знакомые всем песни. Оророну нечего было добавить, и он просто сидел, глядя то на костёр перед собой, то на небо высоко над головой. Оно казалось таким далёким, отдельные звёзды были похожи на крошечные белые зёрнышки, а все вместе — на туман. «Звёздный туман», — неожиданно подумал он про себя. Неплохое название… Позже он узнает, что не все солдаты Фатуи такие. Те, кого он встретил, были элитными солдатами под предводительством Первого Предвестника, опытными ветеранами с твёрдыми моральными устоями. Однако кроме них было немало тех, кто был моложе его, тех, чьи поступки вызывали у него недоумение. Но в эту безветренную ночь, когда на небе были так хорошо видны звёзды, его не тревожили подобные знания. Он отмахнулся от своих забот, наслаждаясь дружеской компанией и кружкой странного на вкус напитка, которым его угостили. Такой ночи больше не будет. Он чувствовал это — точно так же, как и то, что, когда он задумал выпить вторую кружку, Капитан решительно остановил его. Хотя он не почувствовал никаких неприятных последствий от первой кружки и, казалось, проявил недюжинный потенциал, но в то же время знал, что с некоторыми вещами лучше не заходить слишком далеко. Однако Оророн не отличался послушанием. Позже он незаметно разыскал солдата, который дал ему этот напиток, и спросил, как самому сделать огненную воду. Если ему когда-нибудь удастся сделать партию достаточно прозрачной, чтобы увидеть в ней ночное небо, он назовёт первую бутылку «Звёздный туман».

Эти лакомства предназначены не для людей, а для животных. Они распределены по разным отделениям в соответствии с их предпочтениями. Большинство животных довольно умны, и, судя по наблюдениям Оророна, не так уж сильно отстают от нас, людей, как может показаться. Многие люди живут успешной жизнью потому, что унаследовали знания предыдущих поколений, так что в каком-то смысле интеллект животных, которые находят способы выживания во враждебной среде, может быть более впечатляющим. Обратиться за помощью к человеку — один из быстрых способов, которому животные научились, живя вместе с людьми. Иногда Оророн идёт по своим делам, как вдруг чувствует, что на его спину опустилось что-то тяжёлое. Если он отреагирует слишком медленно, то позже обнаружит на своём плаще несколько новых следов от когтей белки-летяги. Оророн также убеждён, что у животных есть какой-то неизменный способ общения между собой. Возможно, животные-посланники даже более искусны, чем их коллеги-люди, ведь им приходится не только путешествовать по земле и воздуху, но и владеть множеством различных языков и диалектов, чтобы общаться с другими видами. Одна мысль о том, что в языках разных животных Натлана может быть фраза вроде «У Оророна в кармане лакомство!», вызывает у него улыбку. Даже если бы у него были способы отвадить этих нахлебников, твёрдо решивших поживиться бесплатным угощением, он бы никогда ими не воспользовался. Куда бы он ни приходил, животные принимают его как своего — и этим не каждый может похвастаться. Безусловно, у каждого животного свой характер, поэтому и способы выразить благодарность у них разные. Ахав Кинича, например, довольно странный. Он всегда ведёт себя так, будто всё, что ему дают, и так «по праву принадлежит ему!», но в то же время кажется, что он не может обойтись без человеческой компании. Оророн, как правило, пропускает его слова мимо ушей, разбрасывая еду перед собой и наблюдая за движением глаз Ахава в солнцезащитных очках (…Эта пара блестящих точек ведь и есть его глаза?). Если Ахав не успевает сказать что-нибудь вежливое, прежде чем вцепиться когтями в еду, Кинич запрещает ему открывать рот. В отличие от него Какуку — сладкоречивый собеседник. Несмотря на ограниченность словарного запаса, всё, что он говорит, всегда наполнено эмоциями — что-то вроде «Ты лучший, приятель!».

В первую ночь ему приснилась холодная каменная пещера. Он повернулся и увидел вход в неё: несколько рассеянных лучей лунного света пробивались внутрь, словно валы белого песка; однако ни один лучик не достигал её глубин, откуда доносился слабый шелестящий звук, словно внутри жил густой чёрный туман. Сверху на протянутую руку упали капли воды. Они были липкими на ощупь. Это была влага, а внутри неё — питательные вещества. Оророн одобрительно кивнул: скорее всего, здесь может зародиться жизнь. Именно в этот момент он проснулся. Это не было похоже на хороший сон, но и не было кошмаром. Во сне ему было холодно. Может, всё дело в том, что ночь была прохладной? «Надо приготовить на завтра одеяло потолще», — подумал он. На вторую ночь ему приснился знойный ветер. Всё, что он мог разглядеть, — это бледные каменные столбы и облака, отороченные малиновыми нитями. Облака означали, что он находился высоко в небе. Он не видел ни солнца, ни огня, но в воздухе стоял сильный жар, настолько сильный, что казалось, будто он сожжёт его дотла. Он не знал, где находится, но почему-то был уверен, что это конец. Ещё один шаг вперёд, и всё… Ещё один шаг… Он внезапно проснулся. Люди по природе своей тяготеют к теплу, и он сам всегда любил костры Натлана, но от жара этого сна его охватил ужас. Не лучший выбор, подумал он, тряся головой; он не знал, что отвергает — сон или саму реальность. Похоже, одеяло из шерсти альпаки было слишком тёплым для этого времени года. На третью, последнюю ночь ему приснилась чёрная вселенная и лабиринт из зеркал. Он смотрел на перекрывающиеся поверхности, что окружали его, и на которые в ответ смотрели другие бесчисленные Оророны. Он услышал, как некий голос сказал: «Если твоя тень отразится от тебя достаточное количество раз, возможно, ты соберёшь воедино всю свою сущность!» В этом голосе не было доброты, но не было и злобы — дразнящий тон стороннего наблюдателя. Но как отражение может показать то, чего на самом деле не было? И что двигалось в зеркалах в этом тусклом пространстве?.. Не выдержав напряжения, он прокричал в ответ: «Если хочешь получить полноценную тень, то нужно хотя бы немного света!» Очевидно, люди могут слышать во сне, потому что именно эта вспышка разбудила его. На этот раз он даже не пытался объяснить причину своего сна: температура и одеяло были просто отговорками, которые он давно исчерпал. Даже полностью проснувшись, он продолжал чувствовать потаённый гнев и необычную тяжесть, навалившуюся на него. Однако то, что он всегда носил и продолжает носить в себе, не может быть лёгким. А на груди у него висело не что иное, как так называемый благосклонный взгляд богов.